Михаил Стребиж, позывной «Гайдук», батальон «Донбасс», Донецк

С 2015-го по 2019 год: заместитель командира артиллерии 46-го отдельного батальона специального назначения «Донбасс-Украина» Сухопутных войск ВСУ, который был создан зимой 2015 года на основе бойцов батальона «Донбасс». С 2019-года заместитель командира артиллерии 2-го батальона 54-й ОМБр ВСУ имени гетьмана Ивана Мазепы

Мы жили замечательно [в Донецке – ред.], я не чувствовал никаких ущемлений. Работал в автобизнесе, был частным предпринимателем. Потом было совместное украино-германское предприятие — мы занимались инновационными энергосберегающими системами. В основном объекты были в Крыму: солнечные батареи, тепловые насосы. Это все было что-то новое, это двигалось, это было хорошо…

Знал Януковича, знал его сыновей. Они любители машин, поэтому мы часто с ними общались. Его самого видел, знал, где он живет. Конечно, он воровал, как и все. Но это не касалось моей работы — был бизнес, который процветал, все было нормально.

Учились, работали, не бедствовали и не было притеснений ни русскоязычных, ни украиноязычных, ни англоязычных… В Донецке было два универа, где иностранцы учились, и не помню случая, чтобы кого-то избили из-за расовых вещей или тем более из-за языка…

Обошел все военкоматы, где мне благополучно сказали: «Вы что, зачем? И вообще, вы же не думаете, что это Россия? У нас есть армия, без вас справимся, все нормально».

Фото: апрель 2014 года. Боевики на захваченной в Краматорске БМД 25-й бригады ВСУ едут в сторону Славянска. Автор фото: Макс Левин

Поменялось все после Майдана, когда подкормленным милиционерам-беркутам поступила команда от Президента лупашить детей. Я сразу понял: что-то не то. Улицы Челюскинцев, Розы Люксембург, Панфиловцев были забиты российскими автобусами. Это были большие рейсовые автобусы с надписями «Ростов», которые приезжали на митинги. Их было много. Один раз я насчитал порядка 100 автобусов. И это только на одной улице! Если предположить, что в каждом было по 40 человек, то сколько людей приехало на одну только улицу! Тысячи их было, тысячи! Так что это сказки о гражданской войне. Все было оттуда.

Сначала я хотел, чтобы все было по закону. Обошел все военкоматы, где мне благополучно сказали: «Вы что, зачем? И вообще, вы же не думаете, что это Россия? У нас есть армия, без вас справимся, все нормально». Потом пошел в СБУ. Думал, может нужно что-то делать, как-то помочь. Ведь тогда уже убивали наших людей (это было после донецкого Майдана — Рыбака убили, и не только его). «Нет, ничего не надо, бросьте вы!».

Я же не знал, что потом, ровно через месяц, они все уйдут к сепаратистам. И милиция, и сотрудники всех этих служб, которые должны были нас охранять и наводить порядок.

А тут как раз в интернете промелькнула информация, что есть капитан второго ранга Семен Семенченко, который из патриотических чувств и желания помочь (потому что надо что-то делать, всем же все равно!) организовывает батальон «Донбасс», который собирается показать «кузькину мать» сепаратистам. Это уже было что-то.

Там были указаны номера, я позвонил. Поднял трубку «Шамиль» — наш бессменный связист, татарин из Крыма. «Да, приезжайте, это в Днепре, возле администрации». Это было 16 апреля. Я собрал вещи, деньги какие-то взял, сел на автобус и поехал. Автобусы еще ходили. В Донецке уже сидели сепаратисты на блокпостах, мальчишки, совсем дети с ружьями, со всей ерундой. Наших блокпостов не было. В Покровске, бывшем Красноармейске, стояла какая-то группа людей — гаишники, пару военных. Так я уехал в Днепр. И с тех пор дома не был.

Решение принял за один день. Никому из родных ничего не говорил. Они узнали, когда мы уже вышли из Иловайска. До этого никто ничего не знал. Говорить нельзя было вообще.

Моя мать поддерживает сепаратистов. Не знаю, почему. Как можно жить за 100 км от войны и поддерживать сепаратизм?! Долгие разговоры по телефону меня достали до крайности — я просто отключил ее номер. Общаться нет смысла.

Фото: село Травневе, 2017 год. Двор местного жителя, вблизи линии разграничения. Автор фото: Макс Левин

Сестра тоже против Украины. Они живут на нашей территории, не хотят туда уезжать, хотят, чтобы Россия пришла сюда. Мать всю жизнь проработала преподавателем украинского языка, сестра тоже преподаватель — английского и украинского.

Племянник мой (сын сестры) погиб за «молодые республики», как они считают, — воевал на стороне сепаратистов в Авдеевской промке. Я не знаю, как получилось так, что у них такая позиция.

Граница прошла у нас в мозгу, где-то на уровне нейронов. Кому-то вложили одно, кому-то — другое. Думаю, это телевидение и все такое. Но есть и вина народа (не нации). Для меня народ и стадо — это одно и то же.

А вот нация — это когда у людей есть понимание, что мы — украинцы. И не плохо, что кто-то русский или еврей, но принимайте решения у себя, а сюда вы приехали в гости. А если родился в еврейской семье, но поддерживаешь принципы Украины, то ты уже украинец.

Если речь идет об очень цивилизованном государстве и о людях разных национальностей, то они должны определиться: «Живем в Донецке, это территория Украины, значит, мы подчиняемся законам Украины, изучаем украинский язык, общаемся на украинском языке на предприятиях», а в быту — хоть на языке жестов.

Я за национализм. Есть страна Украина, значит здесь все украинское. Была бы националистическая идея, тогда бы мы упорядочили свои отношения с миром. А не ограничивались бы «салом и горилкою».

В Иловайске мы были с 18 по 29 августа. После этого я стал совершенно другим человеком, поменялся кардинально. Я перестал бояться вообще. Если еще в Попасной, Северодонецке, Лисичанске, Артемовске был какой-то страх, то после этих кошмарных обстрелов и смертей мне стало все равно.

Воспоминания Гайдука об Иловайске. 2016 год, Марьинка.

Выходили в колонне. У нас была головастая, темно-синяя бортовая «Газелька». Я сидел в кузове, со мной «Серж» и два снайпера — «Детройт» и «Бриз». За рулем был «Ахмед», а рядом с ним «109»-й. «Бриз», «Детройт» и «Серж» погибли.

Мы попали под плотный перекрестный огонь пулеметов — тент был побитый, живого места не было. Дело в том, что у «Газели» же маленький железный бортик. На дне кузова в ящиках были уложены мины и гранаты, а мы сидели на ящиках — выше борта. Укрыться было негде.

Я вообще стоял и стрелял. Отстрелял восемь рожков. Бой был короткий, пока мы двигались. Это заняло 10-15 минут, как мне показалось. Опускаю голову вниз, а там… «Серж» погиб еще когда мы отъехали. Он меня звал: «Командир, в мене попали, мабуть». Я ему говорю: «Серж», потерпи, я стреляю, не могу!».

«Детройт» пропал, а «Бриз» сидел в каске, опустив голову. Я его толкаю: «Друже, ты чего не стреляешь? Нас сейчас всех убьют, давай стреляй!». Толкнул, а у него лица не было, он был уже убит. Я удивился, почему не текла кровь, потому что было видно мозг. Все были мертвы, один я остался. Начал перезаряжаться, и тут «Ахмед» машину остановил. Потом началось невообразимое. Все куда-то пропали.

Долго не мог понять, куда «Детройт» делся с машины. А уже потом, года через два, нам на стрельбах предложили приварить кольцо и подвесить на нем бронеплиту. Мол, она звенит красиво. Попробовали так стрелять. У меня был АКС (автомат Калашникова складной укороченый — ред.), и я начал стрелять с 50 метров. Попал с третьего раза. Послышалось «дзынь», и у меня в памяти моментально всплыл наш выход с Иловайска.

Так я понял, что в «Детройта» попало что-то, потому что тогда я слышал этот звон. Он выпал из машины. Я разговаривал с его сестрой, и оказалось, что действительно нашли останки за несколько километров от Червоносельского. Скорость была большая, поэтому даже если бы он просто выпал, не выжил бы (броники очень тяжелые). Погиб. Потом обгорел. То ли его выбило из машины, то ли пробило насквозь — не знаю, какая пуля была. Но я четко помню этот звук… Даже вспомнил, что видел его ноги в кроссовках (а у него были не берцы, а кроссовки, по-моему, бело-красные), когда он выпадал.

Дима «Шок», наводчик миномета, он во время выхода был водителем УАЗика, был смертельно ранен – оторвало руку от плеча, со слов «Любомира». Скорее всего чем-то крупнокалиберным. Юра «Чумак», у которого было паховое ранение, успел наложить себе жгут. Умер позже, от потери крови и отсутсвия медицинской помощи. Потом мне читали заключение патологоанатома. Так вот, согласно заключению, у Димы были еще и ранения в голову, в лоб. Эти паскуды ходили и расстреливали наших погибших.

Под Червоносельским мы попали в окружение. В нас стрелял пулемет, около четырех часов мы вели бой. Наша позиция была возле большого дерева, на въезде в село. Из старших по званию был «Гал» (Анатолий Виногродский, заместитель командира по вооружению батальона “Донбасс”). Он из тех, кто в Червоносельском воевал хорошо. Помню даже ручные гранаты в танки бросал.

Среди тех, кто добрался до села, было больше десяти раненных, их спустили в подвалы домов. Большинство были измотаны, во время обстрела прятались в подвалы. На верхней границе, где был «Лермонтов», воевало человек десять, а внизу держали оборону остатки минометного взвода. Группа «Лермонтова» (среди них «Усач», «Брест», «Бугор») один танк подбила и один танк противника уничтожила. Танки российские, модификации Т-72-Б3. Также были уничтожены две российские БМД.

Когда по домам начал стрелять танк, я принял решение, что надо его «убить», иначе он убьет нас. Со мной пошел «Бодрый» (Бодрухин Владимир Анатольевич, командир миномета), он в погранвойсках раньше служил. Взяли гранатомет РПГ-7В и два выстрела к нему. Попросили «Масяню», чтобы она сказала не стрелять нам в спину. Там был пулемет, и кто-то головой ударился и валил из него во все стороны. Я проорал, что «приду убью, если стрельнешь».

Неудачно мы отстреляли, хотя и с расстояния сто метров — два рикошета, выстрелы отстреливали от танка. Были попадания, но он отбивал [танк был защищен активной “броней” – ред.]. Потом открылся командирский люк и в нас начали стрелять из подствольника. У нас выстрелы к РПГ закончились, и мы вернулись.

На подходе опять начал строчить наш пулемет. Я проорал матом, что «убью суку, которая стреляет», он утихомирился. Взяли еще один выстрел. Танк уже начал подходить. И с крайнего дома мы в него стрельнули. Стал кормой, рванул, отъехал метров на 300-500 и остановился. Экипаж танка, такие черненькие человечки, рванул в сторону посадки вдоль Червоносельского. Мы их не могли достать – слишком далеко.

Батальон «Донбасс» тогда подбил пять единиц техники противника. Четыре идентифицировали — две «двойки» [Т-72-Б3 – ред.]. и две БМД [их подбила группа «Лермонтова», описано выше – ред.] А про танк, который подбили мы с Бодрым никто не верит. Это был Т-64 — он свистел и пищал, почему-то был коричневым, с маленькими колесиками. На боку белых пятен не было. На броне была надпись. А на антенне белый флажок небольшой, как тряпочка…

Были потери — треть взвода. Начались разговоры о том, что нужно сдаваться. Я подошел к «Галу» и доложил, что в плен сдаваться не намерен и собираюсь выходить из окружения по темноте. «Гал» мне сказал: “Гайдук, выходите”. Собрал всех желающих, разделил на две группы: на тех, которым под пятьдесять, и молодых. Обрисовал ситуацию, сказал, когда выходим, где встречаемся. Со мной шли «Бодрый», «Барабака», «Антон» (Денис Задорожный) и «Лесник» (Белогорцев Дима, белорус).

Во второй группе тоже пятеро должно было идти. Там был «Любомир», «109»-й и еще кто-то из молодых ребят из батальона, которые согласились. Связи не было. Передать информацию о том, где можно выйти, было невозможно — уже началось движение, начали ездить машины через трассу на Кутейниково. По Червоносельскому начался арт.обстрел. Я понял, что надо уходить дальше. Так мы потерялись.

Фото: 4 сентября 2014 года. Российские военные на БМД в районе села Новокатериновка. Здесь проходил путь выхода украинских военных из Иловайска – так называемый “зеленый коридор”. Автор фото: Анатолий Бойко.

Были встречные бои, стрельба, местные люди, которые нас сдали. В итоге мы вышли первые. 31-го в 11 ночи уже были на базе в Курахово. Шли, петляя, день и ночь. 60 км пешком без воды и без еды.

Вторая группа шла только по ночам, они днем боялись идти (и правильно, ведь там было очень много техники). Но, нам повезло, мы почти не застали окружение — нас еще в кольцо плотно не взяли. А им было хуже, чаще попадали в неприятности. Вышли на 4-5 дней позже нас.

Шли тем же маршрутом, который я обрисовал: с Красносельского на северо-восток через дачные домики в сторону трассы Иловайск-Кутейникове. Дальше вдоль трассы по посадкам с левой стороны по ходу движения в сторону Кутейникове. Возле Кутейникове пошли через Металист, запутались в каскаде ставков, вернулись назад, обошли с севера. Дальше полями двинулись юг в сторону Комсомольска (проходили села: Обрезное, Колоски, Ленинское, Береговое). Там по речке Кальмиус обошли Комсомольск и зашли на карьер. Поняли, что из Комсомольска отошла Нац.Гвардия и наших там нет. Дальше уже по трассе двинули в сторону Старобешево, потом на Докучаевск. Уже оттуда нас на бусике подкинули до Курахово.

Лично видел колонну россиян, состоящую из 20-30 БМД-2 (боевая машина десантная — ред.). 30 штук «Уралов», штук шесть машин управления КШМ (боевые машины на броневой, танковой или автомобильной базе, которые предназначены для обеспечения радиосвязи и управления в тактическом звене сухопутных войск — ред.). Посчитайте, сколько в Украине БМД было! В одной только бригаде, в 30-ке, 10 штук. Так откуда столько машин взяли?!

Кассетный снаряд раскрылся над Иловайском на высоте 500 метров со «Смерча» — лежала болванка, мы ходили и смотрели. У сепаров «Смерчи» были? Где они их «отжали»? А кто видел в украинской армии подствольник к АКСУ? Оказывается, есть такой комплекс! Разведчикам в России выдается. Его даже на фото в Google не найдешь. Жалею, что не взял — надо было брать. Но время было только на то, чтобы стрелять и двигаться вперед.

«Яцик» с «Соколом» ходили к россиянам на переговоры. К этому российскому десантнику с позывным «Клен». Этот же “Клен” есть на видео, где украинский полковник Мамчур, безоружный, пошел на россиян в Крыму.

Россияне на БМД-шке в подсолнечник заезжали машиной — это все было на виду. «Сокола» с «Яциком» скрутили и забрали, потому что нечего было разговоры вести…

Я слышал команды их командиров, переговоры россиян по рации еще в Иловайске. Мы в них стреляли, мы их убивали. Это был бой. Помню, как они забежали в дом и кричали: «Дяденьки, не убивайте». Да, этих мы не убили. Они и не скрывали, что россияне. Врали. Мол, думали, что на Кубани. А им говорят: «Вы что, сука, не видели, что Червоносельское написано на украинском языке? «Червоносільське» — это разве ваши буквы, по-русски?! Как вы могли думать, что это Кубань?». Все они знали.

У меня до сих пор хранятся фотографии паспортов российских военных, которые мы нашли в их танке. У одного чувака даже был документ про отпуск — он учился в какой-то строительной бурсе, а потом взял академотпуск и пошел в армию служить. Было еще трое танкистов, я их прекрасно помню. Их допрашивал «Фаза». Потом я видел видео, где один из них (его выпустили по обмену) давал интервью. На одном фото он в центре сидит перепуганный, в форме с белой тряпочкой на руке…

Дима «Лесник» (Дмитрий Белогорцев — гражданин Беларуси, боец «Донбасса. В июне 2019 года президент Зеленский дал ему украинское гражданство — ред.) достал из ихнего танка рюкзак [в нем были паспорта], и мы во время выхода питались «военторговскими» продуктами, которые там нашли: шоколад гвардейский, пресервы… Что-что, а еда у них вкусная, лучше чем у нас была на то время. Правда, нам пришлось делить один паек на пятерых.

С россиянами после Иловайска не пересекался. Я же служил в артиллерии. А вот перехваты разговоров — так это конечно! Стоит только на ихние позывные посмотреть. Какой остолоп в Украине может взять себе позывной «Байкал-2» или «Волга-18»?! Мы из принципа таких не берем. Зато у нас есть «Пушкин» — человек из западной Украины, преподаватель. Разговаривает на украинском, на львовском диалекте. Спрашиваю, зачем взял себе такой позывной. «Александр Сергеевич Пушкин — российский поэт, чтоб они не думали, что я против россиян. И писатель он хороший».

У меня много друзей, которые не участвуют в войне. Они не поддерживают Россию, но они не считают, что могут воевать. Говорят: «Мы ждем освобождения». Есть же такие люди. И что им сделаешь? Кто-то инвалидом был с детства, кто-то после шахты… Да, общаемся, да, поддерживают, да, боятся, не хотят, но сделать ничего не могут. Ждут! Каждый звонок: «Когда? Давайте уже!».

В 2014 году мы все говорили, что осенью уже будем дома. Наступали хорошо. Думали, выгоним их. Закроем границу. Все обеспечим, подойдет армия. И мы все вернемся. Мы же никому в принципе не были нужны. Добровольцы. Даже не мобилизованные, резервисты… Не имели права воевать. У меня есть удостоверение резервиста. С ошибкой. «Внутішніх спуав». Как говорит Юра Луценко (экс-генпрокурор Украины — ред.). Как бы не внутренних дел, а «внутішніх справ». Все было фикцией, все было подделано…

Фото: удостоверение резервиста Стребижа Михаила, 2014 год.

Донбасс невозможно реинтегрировать. Россия же ассимилировала живущих на оккупированных территориях, они уже шестой год там… Девочкам, которым было 14, сейчас по 19-20. Они уже замуж вышли. Теперь у них дети, муж российский военный, например.

А допустим, что это ваша или моя родная сестра. И что? Я приезжаю, спрашиваю: «Как так?». А она: «Это жизнь, это моя судьба». Если скажу, чтобы собиралась в Россию, так она мне ответит, что здесь ее родина. Скажет: «Как бы я пошла воевать? Я же женщина, меня должна была армия защищать, вы меня бросили, а я выживала. Почему оставили Донецк?».

Например, ей нечего было есть, не уехала, потому что мама была больная, не могла ее вывезти. Замуж вышла, жить как-то надо было… На все будет житейское оправдание! Это же нормально, это жизнь. И что потом делать? Прийти и сказать ей: «Уезжай к своему мужу туда?». Или мужа убивать? А он безоружный, и скажет, что уже не воюет, мол, «хочу быть мирным». Но он остался россиянином, и дети его будут поддерживать: «Путин — наш чемпион». Упущено время.

Как я хотел бы? Атака, наступление, расстрел всего, что там в нас стреляло. Закопать их тут же, а живые чтоб бежали не оглядываясь.Перекурить, закрыть границы. И пусть те, кто хочет домой, потихоньку возвращаются. Хочу приехать и найти всех этих гадов (их же много!), которые выгоняли людей из бомбоубежищ и яро поддерживали оккупантов. Найти, собрать в кучу и привести в СБУ, чтобы там с ними разобрались. Чтобы они компенсировали деньгами и работой то, что они делали. Помогал сепарам четыре года? Вперед! Не нужно колоний — пусть будет стройотряд, пусть идут строить дороги. И норма за четыре года — 50 или 100 км дороги!

Фото: 2018 год, артиллерия батальона “Донбасс” под командованием Гайдука производит стрельбы. Автор фото: Макс Левин

В батальоне служила моя бывшая жена Светлана. Она умерла в июле 2019 года – онкология. Она тоже лейтенант Вооруженных Сил, пришла в армию 2015 году. Год она жила там [на неподконтрольной территории – ред.]. Никто не знал, что война затянется. Мы же думали, что в сентябре все вернется. Женщин тогда не сильно в армии любили. Но она настояла. Сказала, что пойдет в какое-то подразделение санитаром, но было принято решение, что раз она финансист, у нее высшее образование, возьмут в батальон. И вот так прослужила — от солдата до лейтенанта и от бухгалтера первой категории до начфина воинской части.

• 

• 

• 

Она была хорошим, добросовестным работником. Очень добрая, никому зла не сделала. Может, кого-то и обидела, но сомневаюсь. Диагноз ей поставили позапрошлой осенью, сказали, что четвертая стадия, уже пошли метастазы. Давали три процента. Полтора года она боролась, но не получилось. Она очень мужественная — такую боль терпеть. В больнице говорили, что это не женщина — это камень. Такое терпит и ни звука не издает. Все ее очень уважали. Хотя это не помешало украсть у нее телефон, когда она лежала без сознания — одна сволочь нашлась… Никого не хотела видеть и не просила ни копейки. Знала, что умирает, но не хотела никого напрягать.

Мой телефон не поменялся. Я есть в Facebook, меня показывают по телевизору иногда. Кто хочет, тот меня найдет. Дети уже взрослые, разберутся сами. А я всех отпустил. Помните, у Аль Пачино: «Если буду нужен, я там же, где был, когда был не нужен»…

Один мой сын сейчас на флоте [про его маму, Светлану Ивановну, выше по тексту рассказывет Гайдук. Она умерла от онкологии – ред.]. Учился в Севастополе, потом с гимном его и других ребят выгнали оттуда. Доучился в Одессе. Мы редко созваниваемся. Он не любит на тему войны разговаривать, просит без подробностей. Спрашивает, как дела. Я начинаю рассказывать. У них войны нет, кроме заложников. (запись интервью была до освобождения украинских моряков из плена – ред.) Он теперь кадровый военный, старший лейтенант. Это я — «пиджак», только догнал его и получил такую должность. Он больше меня знает. Думаю, у него все пойдет хорошо. Он молодчина.

Есть у меня обида, злость. Я потерял многих друзей. Буду воевать, пока есть такая возможность. Буду и дальше продолжать делать «гадости». Моя задача — чтобы они ушли, под любым предлогом.

Хорошо когда-то Дудаев сказал: «Не надо было нас трогать». Помните, рассказывали, что чеченские бандиты отрывали русским головы? Я их начинаю понимать. Россияне кричат, что «их здесь нету». Так что, отрезать головы и показывать вместе с документами?

СБУ меняет людей: наших — сюда, россиян — туда. Какие-то суды что-то доказывают, но в общем принято считать, что «России здесь нет». Так давайте отрежем 20 голов и отошлем в Россию, чтобы они заорали об этом? Как сделать, чтобы они поняли?..

А до войны, чтобы вы поняли, я купил индюка, и он у меня две недели ходил по кухне, я его кормил и не мог зарезать, так как крови боялся. Я служил срочную службу в 1979-1981 годах. И все. Не был охотником. Никогда не было желания даже иметь ружье или какое-то другое оружие — ножи, топоры. Я был от этого очень далеким, совершенно мирным человеком. Даже на рыбалку не ходил. Любил полежать на диване в выходной день. Но после того, как возле меня погибло столько людей, для меня все это обыденное и рутинное.

Мне через два года будет 60. Спишут, наверное. Месяц назад прошел ВЛК (в 2019-м году – ред.) — совершенно здоров. Пока разрешено стрелять, я буду выполнять эту работу.

Фото: Гайдук на берегу озера Клебан-Бык, Донецкая область, 2019 год. Автор фото: Макс Левин

Придут следующие поколения – дети, внуки — они будут решать, что делать с этой землей. Сейчас мы не имеем другого выбора — мы должны ее отстоять в этих границах.

Когда закончится война, пойду в гражданскую жизнь. Я с руками, возобновлю бизнес, у меня есть много предложений от друзей, от компаньонов. Не пропаду.

Кто-то не успел, кто-то умер, кто-то погиб. А тем, кто остался, надо будет как-то жить. Мне нужно восстанавливать все свои документы, которые остались в Донецке. Как? Пока не знаю. Проблем много. Зарабатывать на жизнь, думать, что делать дальше.

Не хочется умирать в одиночестве. Хотелось бы, чтобы были друзья какие-то, кто-то рядом. Но жизнь такая штука. У меня есть друг Марик, который живет во Львове. Он же не будет ко мне приезжать по моему первому звонку, потому что мне грустно — «пойдем с тобой попьем пива или кофе». Львов хороший город, но я себя там не вижу. Я люблю Донецк, хочу в Донецк, хочу там жить. Хочу жить рядом с домом.

AFTERILOVAISK є документальним проектом, спрямованим на збереження пам’яті про людей і трагічні події, які мали місце в серпні 2014 року поблизу міста Іловайськ Донецької області. 29 серпня – річниця з дня розстрілу українських військових, які виходили з оточення “зеленим коридором”. Українська армія в “Іловайському котлі” зазнала найбільших втрат за всю свою історію. 
Цей проект відповідає на запит українського суспільства на збереження правдивої інформації про ті події.

Ви можете підтримати продовження проекту: інтерв’ю з учасниками Іловайських подій, створення відеоісторій, переклад на англійську мову, функціонування веб-сайту.
 Будь-яке використання, копіювання, перепублікація матеріалів 
(текст, фото, відео, аудіо) – тільки з письмового дозволу авторів проекту